Отвратительные бетонные улицы Юнона.

Эйтел оглянулся на отходящий прочь от пристани Юнона и гудящий пароход, прощально посылающий перья дыма в атмосферу, затем вздохнул и сел за руль своей машины. Обеими руками он вцепился в руль и невидящим взглядом уставился вперед, сквозь пыльное лобовое стекло на бетонную стену далеко впереди. Вот, он здесь… То лицо девушки все еще перед ним, кричащее, искаженное мукой… Улыбающееся, искрящееся весельем. Эйтел тряхнул головой и нахмурился, стараясь оттолкнуть эхо чужой любви, столь прочно внедрившееся в его память и личность. Скоро все станет ясным. Он повернул ключ и вдавил педаль газа, слушая, как машина привычно и сыто урчит, слегка сотрясая всю кабину. Да, она была отнюдь не новой, но зато крайне родной, пережившей вместе с ним столько приключений и испытаний. Космо–Каньон остался позади. Впереди иная неизвестность, тянущая и манящая своей интригой и оттенком чужой боли. Воспоминания некоего Ридла Дайера благо не несли его личности, просто оставляя чувство… «незаконченности». Эйтел чувствовал, что, чтобы избавиться от этой болезненной досады, ему нужно закончить то, что начал Ридл.
Прямые, с резкими углами, словно заключенные в бетонные грани улицы Юнона вызывали острое чувство клаустрофобии. Эйтел хмуро огляделся, потом передернул плечами и усмехнулся. Его всегда удивляла эта манера людей – сначала загнать себя в жесточайшие рамки, а затем с воем и причитаниями стараться вырваться из них.
И вся эта жизнь… Эйтел тряхнул головой, откидывая мешающую челку в сторону, и объехал спящую посередине дороги собаку. По крайней мере, ему хотелось верить, что собака спит.
Почему личность Ридла не вплелась в его индивидуальность? Почему к нему пришли только его воспоминания и обрывки его чувств? Несомненно, самым сильным из них была любовь к той девушке, Силме. Тем не менее все, что произошло, давало Эйтелу ощущение не прожитой второй жизни, а целой бесконечности…
Бетонные амбразуры закончились, уступив место жалким лачугам, окруженными грязными дранными сетями и сидящими вокруг них ободранными людьми с отчужденными отчаянными глазами, равнодушными взглядами провожающих машину. Нахмурившись, Эйтел прибавил газ, стремясь скорее вырваться из этого почему-то омерзительного города-порта. На обочине лежал труп гигантской бело–зеленой птицы, вокруг которой кружились какие–то насекомые. Из приоткрытого окна пахнуло теплой вонью гниющей плоти. Эйтел поморщился и прибавил еще скорости, замечая, что дома становятся все реже, а людей уже не видно вовсе.
«Боже мой, и это моя родная планета!»
Пятна болезненно выжженной травы стали попадаться чаще, сливаться и превращаться в настоящее поле, разбитое бетонное полотно сменилось глинистой колеей. Эйтел опустил одну руку и откинулся на спинку сидения, открывая окно и закуривая, наслаждаясь монотонным и в то же время таким живым ландшафтом. Вдали промелькнула спина еще одной птицы, в этот раз живой, затем через дорогу перебежало странное черное создание. Ветерок приносил ароматы свежей травы, раскаленной палящим полуденным солнцем, приятно и будоражаще смешивая их с дымом сигарет и запахом машины.
Личность… неужели личность все же складывается не собранием пережитого опыта и восприятия воспоминаний? Эйтел убеждался, что это, видимо, именно так. Несмотря на то, что воспоминания Ридла были с ним, иногда он просто не мог понять этого человека. Иногда что–то отталкивало. Чему–то он мог бы и позавидовать. Эйтелу стало интересно, что было бы, попади его чувства и воспоминания в разум Ридла, а не наоборот.
Он усмехнулся и вздохнул, потом выкинул окурок в окно, решив что тот не сможет окончательно разрушить и без того уничтоженную природу планеты. Впереди еще половина материка. Путь предстоит долгий…